Жанна дАрк из рода Валуа - Марина Алиева

– Ну, что же ты? Кланяйся!

Какой-то толстяк, выпучив глаза, кивал головой в сторону возвышения. Дама возле него смотрела с удивлением и лёгкой брезгливостью, а совсем молоденький паж, с явным недоумением. «Здесь всё не так…», – вспомнила Жанна, скользя взглядом по лицам, которые сделались вдруг неразличимыми из-за одинаковой смеси любопытства, недоумения и затаенного ожидания её ошибки. «Я – это дофин, а дофин – это я… Мне нужна отчаявшаяся надежда во взгляде… Может, вон тот? Взгляд не такой, как у других… Хотя, нет – смотрит тяжело и решительно. Будь у дофина такой взгляд, он бы в помощи не нуждался… А если тот? Смотрит, как и Рене, словно весь свет готов вызвать на поединок – значит, вельможа… Он явно ждёт, что я узнаю, но, как будто, уверен в этом. А была бы я уверена? Нет. Я бы только отчаянно надеялась… Как надеется кто-то там, за спиной этого уверенного вельможи… Да, это та самая надежда… Господи, неужели! Это же ОН! Я дошла!».

Из груди Жанны вырвался радостный вздох.

Не чувствуя, как её руки почти оттолкнули в сторону вельможу и ещё кого-то, она двинулась сквозь толпу, не отрывая взгляда от найденного лица. На её глазах отчаянная надежда на этом лице сменилась коротким удивлением, а потом, оно, как будто стало проясняться восторгом с лёгкой примесью испуга.

– Чудо! – коротко воскликнул кто-то.

И толпа, словно получила знак. Все зашумели, задвигались, сминая проход к забытому уже возвышению и расчищая пространство вокруг Жанны и дофина.

Девушка опустилась на колени.

– Благороднейший господин дофин, я дошла. И я послана Богом, чтобы спасти вас и королевство…

Шарль открыл было рот, но почувствовал, что горло его словно перекручено спазмом, который появлялся обычно перед слезами в те далекие дни детства, когда кто-то давал себе труд приласкать его. Но самым поразительным было то, что в глазах девушки он увидел понимание всего этого, будто вслух сказал ей: «Не могу… Я сейчас заплачу…».

– Мне нужно сказать вам… С глазу на глаз.., – прошептала Жанна. – Это то, что никто не должен слышать.

Потрясённый и благодарный Шарль смог только кивнуть и жестом велеть Жанне подняться.

– Оставим их одних, господа! – послышался где-то рядом властный женский голос.

Толпа снова задвигалась, смещаясь в сторону, неохотно и бестолково, потому что оторвать глаза от дофина и Жанны не мог никто. Одни искали какие-то знаки на одежде Шарля, по которым девушка могла бы его узнать, другие надеялись заметить тайные переглядывания вокруг Девы и с ней, а третьи, пусть и в явном меньшинстве, не хотели пропустить ни единого мига только что увиденного чуда.

– Она даже не взглянула на меня, матушка! – схватив мадам Иоланду за руку, прошептал Рене, тоже не отрывавший глаз от Жанны. – Ни разу не взглянула, хотя я сказал, что буду стоять за Шарлем!

– Тем лучше, сын мой, – пробормотала герцогиня.

Смятение её чувств достигло предела.

С самого утра, тщательно это скрывая, герцогиня не находила себе места. И, хотя предусмотрела, кажется, любую неожиданность, всё равно волновалась, потому что прекрасно понимала – одно дело неожиданность, вызванная обстоятельствами и, совсем другое, неожиданность, созданная людьми. Шпионы и соглядатаи, расставленные, где только можно, доносили, что господин Ла Тремуй свои покои не покидал и никого не принимал, если не считать отца Сегена, с которым он сначала разговаривал громко и сердито, но потом вдруг затих. И Сеген вышел из его покоев совсем не обескураженным, а даже, как будто, довольным. Другие сообщали, что дофин уединился для молитвы. И мадам Иоланда, которая собиралась пойти к нему, чтобы поговорить, как делала это прежде, сочла более полезным для дела не мешать этой молитве.

Однако, не выносящая бездейственного ожидания, она совершенно загоняла своих людей, требуя сообщать даже о самом незначительном. Так, не успела ещё Жанна проехать через площадь, как в сторону замка уже мчался гонец с донесением о том, что к Деве присоединился преподобный отец Паскерель. «Это, который её исповедовал, – уточнила мадам Иоланда. – Этот пусть…».

Но сообщение о всаднике, преградившем путь Жанне почти возле замка герцогиню насторожило.

– Что такое случилось с вами перед самыми воротами? – спросила она у Рене, когда дофин с Жанной отошли в тёмную и узкую, как церковный придел галерею, примыкающую к залу.

– Не волнуйтесь, матушка, всего лишь какой-то пьяница.

– Но мне известно, что ОНА предрекла ему скорую смерть.

– Не помню такого.

– Разве не было сказано: «Ты так близок к Богу…»?

Рене улыбнулся, если, конечно, можно назвать улыбкой то, что углы его губ еле заметно дрогнули. Но он не мог отреагировать иначе на эту всегдашнюю, полную до мелочей, осведомлённость матери, привыкнуть к которой, как к чему-то обычному, до сих пор не сумел – сейчас, когда в зале не было ни дофина, ни интересующей всех девушки, именно они, герцогиня-мать и герцог-сын, стали средоточием придворного интереса. Любопытствующие взгляды стекались со всех сторон, и мадам Иоланда это тоже понимала. Поэтому, когда чувствовала, что волнение в ней проявляет себя слишком явно, прикрывала лицо, специально для этого, прихваченным веером…

– Почему это происшествие так вас волнует, матушка?

– Потому что, если ОНА делает предсказания, они должны исполняться!

– За это не беспокойтесь. Я уже распорядился – пьяница не доживет до утра.

Мадам Иоланда подняла веер к самым глазам.

До чего же умён её мальчик! Как тонко и глубоко он проник во весь её замысел! Не будь вокруг столько людей, она бы непременно подарила Рене, преисполненный благодарности, горделивый взгляд. Да, порода герцогов Анжуйских только улучшилась с притоком в их жилы арагонской крови! И Рене, несомненно, станет лучшим представителем обоих родов!

– Когда всё случится – дай мне знать. Я позабочусь, чтобы происшествие не осталось незамеченным, – тихо произнесла герцогиня и опустила веер, являя залу холодное, бесстрастное лицо.

В то же самое время, в двух шагах от мадам Иоланды и её сына, Артюр де Ришемон, протолкавшись к Алансону и сделав знак своим оруженосцам встать так, чтобы никто не смог их подслушать, зашептал герцогу в самое ухо:

– Не вижу в лице этой девушки никакого сходства с теми.., ну, вы понимаете.., на кого она должна быть похожа!

Полные азарта глаза молодого герцога весело сверкнули.

– Отчего же… Она мила. А ваш кузен, Луи Орлеанский тоже, говорят, был хорош собой.

– Ах, оставьте! – раздражённо дёрнулся Ришемон. – Не думаю, что вам больше моего хочется оставаться в дураках! От мадам герцогини ожидать можно чего угодно!

– Тише, сударь, тише!

Герцог Алансонский по-прежнему весело осмотрел зал.

– Не понимаю, что вам не нравится, Ришемон? Всё прошло – лучше не придумать! Не знаю, где стояли вы, но я был прямо перед дофином, и поклясться готов, что она сама его узнала!

– И, что это по-вашему? Чудо?!

– Чудом это вполне можно назвать. Но можно и голосом крови, верно?

Алансон мечтательно прикрыл глаза.

– Ах, была бы у меня армия! Уже утром герольды помчались бы в лагерь с благой вестью. И, клянусь Богом, Ришемон, вечером моих солдат было бы не остановить от сражения за своего господина.

Мессир Артюр сердито пробормотал что-то неразборчивое и посмотрел на галерею. Туда, где в отблесках факельного огня угадывались фигуры дофина и Жанны, словно намеченные красно-оранжевыми штрихами.

– Что, что? – не понял его бормотания Алансон.

– Я говорю, поживём, увидим, – отчеканил, не оборачиваясь, Ришемон.

В сумрачной галерее мир словно разделился надвое. По одну сторону, затянутые мраком окрестности, где лишь поблескивала лунным отражением река, недавно вскрывшаяся ото льда. А по другую – ярко освещённый мирок каминного зала, в котором растревоженным водоворотом кружили люди, похожие отсюда на цветной, пёстрый, но плоский гобелен, знакомый с детства, и скрывающий некую запретную дверь. Шарль чувствовал это, не пытаясь сформировать чувства в чёткие мысли. Он знал только одно – происходит то, о чём в полную силу боялся даже мечтать. И девушка перед ним, хоть пока ещё и робко, но всё же заставляла с уверенностью думать – завтра по одну сторону от него мрак рассеется, а по другую рухнет наконец этот пыльный гобеленовый полог и дверь в новую жизнь всё-таки откроется!…

Жанна, по особенному, бережно потянулась к его ладоням и, словно успокаивая, накрыла их своими.

Шарль задрожал, чувствуя одновременно, как перетекает в него через эти ладони новое, не испытываемое до сих пор, спокойствие. Он бы мог сравнить это с теми ощущениями, которые вызвали в нём когда-то первые материнские заботы герцогини Анжуйской… Но с тех пор он столько раз обманывался…